Успехи Салах-ад-Дина не на шутку встревожили и германского императора Фридриха Барбароссу, и английского короля Ричарда 1, и Филипа II французского. Каждый из них хотел подчинить своей власти те земли Леванта, через которые шла его торговля с Западом: таким путем легче всего было взять под свой контроль эту торговлю и использовать ее к собственной выгоде, то есть для пополнения государственных ресурсов. Кроме того, новые завоевания на Востоке могли содействовать увеличению престижа государей-крестоносцев на Западе. Вот почему во главе рыцарских армий, отправившихся в третий крестовый поход, оказались крупнейшие государи Западной Европы.
Несмотря на все это, крестовый поход оказался безуспешным. Немецкое войско распалось, потеряв в Сирии своего вождя Фридриха Барбароссу, который утонул при переправе через бурную реку. Французы и англичане постоянно враждовали друг с другом. Французский король Филипп II не дождался окончания военных действий и поспешил на родину, чтобы обрушиться на владения своего врага, короля Англии, пользуясь его отсутствием. Сам же король Ричард I, лихой рубака и мастер турнирных сражений, оказался слабым полководцем. Крестоносцы не сумели под его предводительством одолеть войска Салах-ад-Дина, получавшие поддержку всего населения Сирии и Палестины. В 1192 году был подписан мир с султаном, по которому Иерусалим оставался в руках мусульман.
К концу XII века народные массы на Западе потеряли почти всякую веру в крестовые походы; они убедились в том, что земли и свободы нужно добиваться у себя дома, а не за счет дальних стран.
Крестовые походы выродились в исключительно феодальные, завоевательные предприятия. Религиозные лозунги этих походов превратились в пустую, бессодержательную вывеску, вернее, в маскировку для их участников—феодалов и организаторов, особенно римских пап, которые извлекали из войн крестоносцев крупные материальные выгоды: начиная со времени третьего крестового похода, стали вводиться специальные налоги на нужды священных войн, и сборы от этих налогов в большой мере шли в казну римских первосвященников.
Чем дальше, тем все более открыто проявлялась подлинная, то есть совсем не религиозная, сущность крестовых походов и тем сильнее они дискредитировали себя и свою вдохновительницу — церковь. Особенно ярко это сказалось в начале XIII века, когда состоялся четвертый крестовый поход.