Измученные голодом, войнами и все возраставшими требованиями сеньоров, крестьяне, как пишет летописец, «не могли спокойно оставаться в своих домах». За время, истекшее после Клермонского собора, они понаслушались зажигательных речей различных проповедников, призывавших «покаяться в грехах» и двинуться на спасение гроба господня в Иерусалим. А таких проповедников в ту зиму объявилось немало. Выступление Урбана II, по словам другого римского папы, писавшего полвека спустя, прозвучало во Франции как небесная труба. Но все же одного этого трубного гласа с неба было недостаточно, чтобы поднять массу людей на войну с далекими «нехристями», какие бы блага она ни сулила.

И тут на поддержку главе католической церкви пришла целая свора священников и епископов, монахов и юродивых. В самые дальние уголки Запада разнесли они весть о Клермонском соборе, о том, что папа провозгласил войну с «неверными» долгом всех христиан.

Епископы и священники у себя в церквах, монахи и юродивые на деревенских площадях или просто на каких-нибудь лесных опушках созывали жителей и рьяно доказывали слушавшим их, что настало-де время отомстить язычникам за поругание палестинских святынь. Народ охотно внимал речам этих проповедников войны на Востоке: ведь сколько бы ни распространялись они о поношении турками святынь, о гонениях на паломников в Иерусалиме и прочем, крестьяне слышали в их проповедях прежде всего то, что надо идти походом в далекие страны, где много плодородных земель и где жизнь будет вольготной; что, исполнив дело, угодное небесам, — освобождение святой земли, — можно избавиться от грехов, попросту говоря, добыть себе и детям лучшую долю. Призывы церковников крестьяне понимали по-своему, переводили на доступный им язык.

Особенно возбуждающе действовали на бедноту речи одного французского монаха родом из Амьена — Петра по прозвищу Отшельник. Маленького роста, худой, с вытянутым смуглым лицом, одетый в шерстяную накидку не первой свежести, наброшенную прямо на голое тело, с грязными босыми ногами, этот пожилой человечек, в молодости—рыцарь, был прямо-таки неутомим. Покрытый монашеским капюшоном и грубой мантией до пят, он появлялся на своем тщедушном ослике то близ Бовэ, то в окрестностях Шартра, то в местечках Орлеане и во многих других районах Северной и Средней Франции. Везде он собирал вокруг себя толпы деревенских бедняков и рыцарей, всюду обращался к ним с призывами — немедля идти спасать гроб господень.

Петр Отшельник был неплохим оратором и знал, как задеть за живое и простолюдина, и сеньора. Говорят, он был племянником епископа, во всяком случае — человеком, знакомым с церковной литературой. К тому же Отшельник, произнося свои речи, сам как бы воспламенялся от собственного голоса. Когда он гневно честил «неверных» и, потрясая железным распятием, звал «верных» к войне за святыни, слушателям чудилось, что даже глаза монаха загорались необычайным огнем.

Он с жаром повествовал крестьянам и рыцарям о мнимых бедствиях, которые братья по вере якобы терпят на Востоке от сельджуков, о том, как ему было небесное видение, возвестившее волю всевышнего. Петр будто бы посетил паломником Иерусалим, и однажды, когда он уснул здесь па ступенях церкви, ангел, явившийся ему во сне, велел через него, недостойного раба господня, передать всем христианам божий наказ отправиться воевать за гробницу Христа с погаными турками.

На благочестивые выдумки амьенский монах был горазд: как установили позднее ученые, он даже и в Иерусалиме-то не был никогда, хотя в паломничестве действительно участвовал и даже успел покрыться в пути южным загаром.

Однако крестьяне, забитые умственной темнотой и падкие до всякого рода «священных небылиц», крестьяне, всегда плотной толпой окружавшие Петра, слушали его, разинув рты. Всем своим обликом, всем своим поведением он внушал им доверие к себе. Было известно, что этот монах — не чета жирным епископам, обирающим хлебопашцев, как липку. Петр Отшельник изводил себя постами, хлеба почти не ел или ел очень мало, совсем не употреблял в пищу мяса, довольствуясь лишь рыбой и вином. У него не было никакого имущества, кроме ослика, то есть он был так же нищ, как и сами крестьяне.

И тем не менее он щедро помогал нуждавшимся деньгами. Знатные сеньоры не скупились на милостыню таким монахам: ведь проповедуя покаяние, они отвлекали гнев народа от феодалов. Но темные и измученные земледельцы не задумывались над всем этим. Крестьянам Северной и Средней Франции, где Петр Отшельник главным образом вел проповедь крестового похода, людям, вдоволь натерпевшимся от поборов, насилий, нужды, он казался настоящим пророком божьим.

Бедняки, втайне надеявшиеся получить землю и свободу в заморских странах, жадно ловили каждое его слово. Когда он взбирался на своего осла и уезжал в другое село, люди бросались вслед за ним, хватали его за полы одежды, а иные даже старались хотя бы волосинку из шкуры его осла выдрать, чтобы оставить ее себе на память как талисман: осел-то принадлежал святому человеку, все помыслы которого, как будто были устремлены к одним только божественным делам!