Как только стало теплее, крестоносцы приступили к подготовке решающей атаки на Константинополь. То, чему греки сумели воспрепятствовать летом 1203 года, помешав переходу империи под власть рыцарей, не должно повториться теперь, весной 1204 года. Так решили Бонифаций Монферратский, Энрико Дандоло и другие вожди крестоносного воинства.

Убежденные в том, что Константинополь не устоит против их удара, предводители крестоносцев в марте 1204 года заранее условились о дележе шкуры еще не убитого медведя: они подписали договор о «разделе империи». В этом договоре подробно перечислялось, какие кому достанутся земли, города, должности, после того как с Византией будет покончено и на ее месте завоеватели создадут свое государство. Подписывая этот договор, маркизы, графы и герцоги словно позабыли о высоких целях, ради достижения которых они опоясались мечом пять лет назад. Договариваясь о разделе византийского наследства, они открыто показывали, что религиозные флаги крестового похода—пустая маскировка, что в действительности — это завоевательное предприятие, не имеющее никакого отношения к религии.

Константинополь велик и богат. Это главное! А что он христианский город,—какое это может иметь значение? Во всяком случае религиозные соображения не удержат участников крестового похода от того, чтобы завоевать Византию силой оружия.

Религиозные соображения не могли остановить не только герцогов и графов, баронов и виконтов, но и духовных пастырей — рыцарей креста: епископов, священников и монахов. Когда были приведены в готовность корабли, проверены латы, сбруя, еще раз наточены мечи, словом, когда все было готово, перед отрядами крестоносцев выступили служители церкви. Может быть, они хотели остановить рыцарский меч, занесенный над древним Константинополем? О нет, напротив: духовенство постаралось укрепить в рыцарях убеждение в том, что, завоевав Константинополь, они совершат правое и богоугодное дело. Ведь греки убили законного императора Алексея IV. Разве могут они после этого владеть своей землей? Безусловно, запятнав себя таким образом, они навсегда потеряли это право. В довершение всего, как говорили священники воинам накануне генерального штурма, греки — не настоящие христиане. Они отступники от правой веры, схизматики1, отклонившиеся от матери всех христиан — единой католической церкви. Греки не повинуются апостольскому престолу. Они еретики. Сам папа Иннокентий III говорит, что они «хуже сарацин». Пора уже наказать их за отступничество от истинной веры и вернуть к подчинению Риму. «Поэтому я говорю вам,—так сказал один из проповедников сгрудившимся вокруг него крестоносцам, — что предстоящая битва справедлива. И если у вас есть благое намерение овладеть землей и подчинить ее Риму, вы получите прощение грехов, обещанное папой крестоносцам». Как рассказывает Виллардуэн, подобные увещания «явились большой поддержкой как баронам, так и рыцарям». Они знали теперь, что не только их командиры, но и церковь и сам римский первосвященник одобряют битву против христианского, но схизматического Константинополя.

Действительно, в то время как крестоносцы подготавливались к захвату греческой столицы, Иннокентий III занял поощрительную позицию: в сущности, он подстрекал крестоносцев напасть на Константинополь. Как и раньше, папа прикрывал это подстрекательство лицемерными уловками. В своих посланиях в лагерь крестоносцев он на словах как будто запрещал им причинять вред Византии. А на деле? На деле Иннокентий III тут же добавлял к этому запрету оговорку, которая сводила его на нет. Не смейте воевать против христиан, писал он, «разве только сами они станут необдуманно чинить препятствия вашему походу или же представится какая-либо другая справедливая или необходимая причина, по которой вы сочтете нужным действовать по-другому». С точки зрения крестоносцев, «справедливая» и «необходимая» причина была налицо. Значит, завоевание Константинополя должно получить полное папское одобрение. Именно это и внушали воинам церковнослужители в канун общего приступа.