Ранним майским утром 1203 года от берегов греческого острова Корфу отчалила большая флотилия. Любознательный наблюдатель насчитал бы в ней примерно две сотни судов различной величины и формы — от огромных грузовых галер до маленьких двухвесельных барок. Было тепло и солнечно, на море веял легкий ветерок, надувая распущенные паруса. На кораблях то и дело слышались однообразные возгласы капитанов и их помощников, бросавших матросам— рослым и мускулистым людям — слова команды, под которую те натягивали или ослабляли реи, убирали одни паруса, подставляли ветру другие. Корабли быстро удалялись от острова. На верхушках всех мачт развевались колышимые ветерком флажки: белые, голубые, розовые... На флажках были намалеваны знаки креста — черного, красного, зеленого и других цветов.

Опытный моряк без труда определил бы, что суда, покинувшие Корфу, — венецианские. Только венецианцы располагали такими громадинами—тяжеловесными галерами, с которыми едва управлялись десятки гребцов; только у венецианцев имелись такие узкие, маневренные, быстроходные, с острыми носами-гребнями, устремленными вверх, военные корабли. Да и кто еще, кроме Венеции, первой в те времена морской державы Западной Европы, мог послать такой мощный флот, где одних только галер было около семидесяти, не говоря уж о множестве других судов — военных, пассажирских и грузовых.
И в самом деле, флот, вышедший в море в тот день, являлся венецианским. Кресты же на флажках, прикрепленных к верхушкам мачт, говорили о том, что корабли везут войско, намеревающееся сражаться с «неверными»в новых крестовых походах. На кораблях плыло новое ополчение крестоносцев. Это им принадлежали камнеметательные и стенобитные орудия — катапульты, баллисты, тараны, — погруженные в трюмы галер. Это их кони— несколько тысяч лошадей — ржали, привязанные на корабельных палубах.

Крестоносцы, находившиеся на судах Венеции,— это были рыцари (французы, итальянцы, меньше — немцы), все, полные таких же захватнических вожделений, как и те, что уже не раз в течение ста с лишним лет отправлялись отвоевывать у «поганых турок» Иерусалимскую землю.
Странным выглядело только вот какое обстоятельство: капитаны направляли флот совсем не в Сирию и не в Палестину. Флот крестоносцев держал путь в другую сторону. Обогнув скалистые береговые кручи Пелопоннеса, он взял курс на северо-восток, к столице Византийской империи — Константинополю.

Не менее удивительным было и другое. На одном из кораблей, в отдельной, довольно просторной каморке — каюте его носовой части, находился молодой человек, одетый совсем не по-рыцарски. Он не знал ни слова по-французски и по-немецки и лишь немного изъяснялся на итальянском наречии. А между тем он пользовался почетом у крестоносцев. По крайней мере, внешне ему оказывали всяческие знаки внимания. В жаркое время дня черный раб, приставленный к этому юноше, помахивал над ним мягким опахалом из павлиньих перьев; тот же раб приносил ему в каюту изысканные кушанья, и притом такие, которых не употребляли европейские рыцари. Молодой человек являлся важной персоной: это был византийский царевич Алексей, сын и наследник императора Исаака II.
Но каким образом он оказался вместе с крестоносцами? Отчего они так заботились о его удобствах? Почему, наконец, венецианская армада, переправлявшая рыцарей, их военное имущество, провиант, оружие, коней, плыла не туда, куда бы, кажется, ей полагалось плыть,— не к Иерусалиму, находившемуся уже более 15 лет под властью египетского султана, а к христианскому городу Константинополю.
Чтобы ответить на все эти вопросы, нужно вернуться на несколько лет назад и рассмотреть некоторые события, происходившие на Западе в конце XII столетия.